Само понятие «90ые годы» появилось для меня гораздо позже и, если честно, до сих пор остается чем то расплывчатым, мифическим, почти не относяшимся к моему собственному прошлому, крепко устоявшему за высокими охраными стенами, тщательно построенными семейными усилиями.

Детство, сбереженное за этой оградой, больше представляет собою плохо организованный фотоальбом, полный ярких снимков, нежели последовательную, четкую сьемку. Но между тем, если приглядется, то сквозь кадры можно рассмотреть тени происходящего в большом взрослом мире.

Прежде всего, был ананас. Ананас колючий, коричневый и непонятный, лежал под волшебно возникшей елкой в руках зайца. Ему отчего-то очень радовались взрослые, и говорили, что такое бывает только на праздник. Зайцы были и после — самый лучший был мамин, большой и розовый, который вернулся вместе с мамой когда она уехала надолго и далеко, зачем-то в Чехию. Его звали Банни, в честь мультика. Потом, правда, он почему-то стал меньше и серее, и бабушка его возила с дачи стирать в новой машине в ванной. А папа, вернувшись из дольше и дальше, привез собаку. Собака замечательная — огромнейщая и породистая, американская. Ее назвали в честь Жульки, самой доброй дворняги на даче. Жулька вместе с нами вернулась на родину, когда мама училась в Чикаго. Там с нею приключилось несчастье, так как папа, который работал в другом городе, однажды приехал к нам и в подарок мне дал ее щеночка, бессердечно отвязанного от мамы. В отместку я в следующий раз у него дома вылила фломастеры на одеяло, что оказалось нельзя делать, так как ни одеяло, ни квартира не были его. Мне повезло, ведь когда отца хотели повысить в Мотороле, то обнаружили, что работает он вообще нелегально и мне не пришлось идти в страшный и непонятный киндергарден. Зато из бесплатного детсада, где на прощание мне даже подарили Библию на русском и с картинками, я вернулась домой к бабушке на кухню, и стала ходить в обыкновенный детский садик, где был очень скучный тихий час и откуда меня забирал дедушка, возвращавшись домой с работы. Работа у дедушки была очень хорошая- он возил трамвай. Дедушка любил джаз, Пресли, Аббу и животных. Сюдя по тому, какой он на старых фотографиях, в молодости он был красавец, а по тому, как он смотрел фильм Стиляги  – один из них.

А вот у папы работа была плохая, и он постоянно куда-то уезжал сам. Потом, когда я начала ходить в школу, он уже вернулся, с галстуками, компьютером и шофером, а в третьем классе мой отец купил для учительницы подарок — новый красивый полированный стол.

Image

Одновременно новую мебель ставили и у нас в квартире, но ремонт был не полным. Двери в комнаты так и остались разные, каждый со своею замочной скажиной и глазком, и лишь один полукруглый гудящий холодильник был заменен немецким тихим белым гигантом. На даче тоже был ремонт, и у нас появилась обжигающе холодная текущая вода из крана. Но качать старый колодец все равно было интереснее. Дом пустел, и бабушка постепенно выкупила участки ото всех родственников, кроме тети Гали, нянчавшей когда-то маму, и потом мою сестру и заодно и меня. Однако, «в коммунальных условиях больше не живут», и судебная тяжба, начавшаяся из за неразделенного счета этого самого нового насоса, продолжается до сих пор, пока бывший общий летний дом впадает в большее и большее запушение.

Правда, мне к этому времени было не до семейных споров. Оказалось, что у нас дома, по полкам вдоль стен, спрятан большой клад, который я начала судорожно прочитывать. Каждый раз, увидев меня с новой книгой, бабушка вспоминала исчезнувшие тома со скучными названиями, которые по ее словам пропадали каждый раз когда к ее маме приходили толпы гостей с улицы. Бабушку я сильно не слушала, гораздо интереснее была мама, показывающая свои детские иллюстрации Мушкетеров или отец, который знал Денискины рассказы почти наизусть. Запомнилась, как я получитаю Айвенго и полуслушаю голоса с террасы, бабушки и ее подруги. Они смотрели Санта Барбару без изображения, пытаясь по голосам определить происходящее. Запомнилась также реплика бабушки-с-Украины, которая однажды повела нас с собою в магазин, и очень удивилась тому, что мы ничего не попросили. Зачем? У меня с сестрой все было.

Плакаты всюду праздновали юбилей Москвы, но мне сказали, что в следующий раз такой праздник будет тогда, когда я уже буду как бабушка, и я расстроилась. Впрочем, все были заняты другим, а точнее, моею новорожденной сестрою. Папа начал говорить о тесноте в квартире, а в ответ шли непонятные слова о прописке и хохлах. Старая булочная на Ленинградском проспекте превратилась в магазин нижнего белья Черная Орхидея, и нас поглотила новая мода — дневники. Розовенькие тетрадки можно было давать подружкам, что бы они записывали там имена своих кумиров, мечты и любимые стихи. Всюду звала себя Алла Борисовна, а мы ей подпевали, сидя на каком-то автобусе на экскурсии куда-то. Кажется, что-то о Пушкине.

В школе, кроме уроков, еще были рисовальные и танцевальные кружки. У девочки Жени были самые большие банты в волосах, бабушка-одуванчик с сиреневыми волосами  и очень много разных игр дома, так что с нею все хотели дружить. С телевизионного экрана синий монстр обучал нас английскому языку гораздо лучше, чем скучная учительница. Обнаружилось, что у меня дома тоже много мультиков на этой мове, так как все утверждала, что я это когда-то понимала.  Про Яну уже говорили, что она «идет на медаль», и после того, как к директору ворвалась ее мама, ей разрешили переписать диктант, а про мальчиков с именами как Ахмед и Магомет — что они отстают. В школе появился охранник и ворота после взрывов, из за которых так переживала бабушка. Два года спустя, когда по телевизору уже в совсем другом классе объявляли про взрывы другой башни в Нью Йорке, мне подумалось, что это продолжение тех же террактов.

Как и многое другое, мне не объяснялось, отчего мы переехали. Обещали, как будто цитируя, обязательно вернуться. Но время шло, и все старело, не только дача, но даже и квартира в которой пылились сохраненые для сестры игрушки, а осенняя Москва казалась все неприветливее и непреодолимо далеко от заморского Сан Диего.